Победители недр - Страница 90

— Ну да! Ну, конечно! — с восторгом согласился Володя, но Малевская, неожиданно рассердившись, оборвала его:

— Ну, довольно… Я и сама начинаю глупости говорить! Всё равно Цейтлин тебе не разрешит и будет, конечно, прав… Наверное, бурильщики работают теперь вовсю.

Цейтлин действительно страшно рассердился, когда Володя, запинаясь, стал ему рассказывать о своём проекте. Он на него даже накричал. При этом он так тяжело дышал, сопел, отдувался, что казалось — у репродуктора работает паровая машина. Малевская, огорченная не меньше, чем Володя, машинально поддакивала и грустно злорадствовала:

— Ну, конечно! Я же говорила…

Под конец, накричавшись, Цейтлин сказал Володе:

— Ты и думать, Володька, не смей об этом… Вот… — Он опять засопел, помолчал, очевидно, вытирая пот на лице и шее, и добавил: — Да… Ты об этом молчи… И никому не говори… Ишь ты, какой храбрый! Вот тут отец тебя встретит. Он тебе всыплет. Да… Ты лучше скажи: когда вы будете здесь, на поверхности?

Чуть не плача от досады и обиды, Володя ответил:

— Мы теперь идём по двенадцать метров… Я хотел… Я хотел поскорее, чтобы скорее вернуться…

— М-да, понимаю… Головёнка у тебя не глупая… Выходит, что торпеда будет здесь без малого через трое суток. Да обратно столько же.

— Обратно скорее, Илья Борисович, — с безнадёжностью в голосе заметил Володя. — Потому что торпеда пойдёт вниз и… и дорога будет мягкая…

— Верно. Что верно, то верно… Положим, двое суток. Значит, пять — пять с половиной суток… Постой, постой…

Из репродуктора послышались странное хрипение, кашель, всхлипывания: нельзя было понять, задыхается Цейтлин в припадке удушья или смеётся. Среди этой каши диких звуков до Володи донеслось:

— Володичка… можно скорей… Честное слово… Ведь можно направить торпеду в шахту! Вот здорово! Шахта-то ведь прошла уже на двести семьдесят метров в глубину! Это сбережёт торпеде в два конца сорок пять часов!

— Пра-а-вильно! — неистовым голосом закричал было Володя, вне себя от восхищения, но его перебил голос Цейтлина:

— Да не ори ты, сумасшедший! Ты, пожалуйста, не думай… Я бегу… Я ещё подумаю… Я сейчас созову комиссию… Володичка… Володичка… Ты умница, честное слово… Целую твою головку, пионерчик мой дорогой… Я бегу… Через час будем опять говорить, тогда дам ответ… Я, кажется, сам начинаю с ума сходить. Ниночка, до свидания…

* * *

Казалось, сама торпеда сделалась живой, одухотворённой, полной нетерпеливого стремления вперёд и вверх!.. Она жадно грызла, перемалывала и глотала породу, её колонны дрожали от напряжения, выпирая торпеду кверху, туда, где её ждали, считая часы и минуты. Лампочки пеленгатора вновь затеяли свою молчаливую разноцветную игру, направляя торпеду на новую, короткую дорогу — в шахту, прямо в шахту!

Нетерпение, радость, уверенность в победе, переполнявшие теперь камеру торпеды, перекинулись вскоре в шаровую каюту снаряда, в шахту, на поверхность и разлились по необъятной стране. Всё расцвело и помолодело, новые силы влились туда, где, казалось, они были уже до отказа напряжены отчаянием.

В шахте шла непрерывная, радостная работа. В одну ночь были убраны оттуда все роющие, долбящие, сверлящие машины. На её выровненном дне с лихорадочной быстротой вырастала площадка для приёма и отправления торпеды. Подвозили баллоны с кислородом, устанавливали приспособления для новой зарядки аккумуляторов, монтировали краны для подъёма и поворота торпеды.

Гирлянды зелёных ветвей, ярких цветов, разноцветных лампочек обвивали сверху донизу круглые железобетонные стены шахты. Цейтлин не выходил из неё, горя от нетерпения, забывая об отдыхе, пище и питье.

Торпеда бешено рвалась наверх. Как в масло, врезались её коронки и ножи в рыхлый песчаный пласт, давно сменивший известняк. Несколько десятков метров лежали над ней последней податливой преградой.

Со всех сторон Советского Союза по железным дорогам, на самолётах, автомобилях, электромобилях прибывали в Красноград жаждущие видеть героев подземного мира, присутствовать при их возвращении на поверхность после стольких испытаний.

Фабрики, заводы, дворцы культуры, научные и профсоюзные организации отправляли многочисленные делегации и экскурсии со своими знаменами, оркестрами, хорами. Все помещения агрогородка — его единственная гостиница, его клубы, школы, театр — переполнены до отказа. В обширных садах и скверах, на лугу у небольшой речки раскинуты палатки, строятся шалаши, живописные группы располагаются на траве, под деревьями. На несколько километров в окружности всё запружено народом. Ночью вокруг города пылают огромные костры, в воздухе стоит мощное гудение неисчислимых толп, звенят восторженные речи, вспыхивают песни и пляски, гремят оркестры.

Всюду слышны имена Мареева, Малевской, Брускова, никто не может без восхищения вспомнить о Володе — всеобщем любимце. Пионеры с чувством особого достоинства ежеминутно поправляют свои красные галстуки. То тут, то там они собираются группами, и тогда несутся в праздничную, пылающую огнями ночь звенящие, ликующие песни счастливого детства и смелых дерзновений.

Ночь незаметно таяла и переходила в утро.

С первыми лучами восходящего солнца многочисленные громкоговорители сообщили, что торпеда приближается к шахте.

Бесконечные спирали разноцветных огоньков, перемежаясь с изумрудными полосами зелени и красными приветственными плакатами и транспарантами, уходили далеко в глубину земли по круглым стенам шахты. Там, на её дне, всё было залито ярким светом мощных электрических ламп. Сверху казалось, что шахта раскрыла раскалённые добела недра земли и потоки расплавленной лавы готовы подняться и хлынуть на поверхность.